Остаюсь ваш товарищ

Гордеев Василий».

— Всё? — неудовлетворенно спрашивали слушатели, — А ну переверни, товарищ командир, — может, на обороте.

Они все еще ждали описания боев, схваток с диверсантами, опасностей.

Дроздюк перевернул листок. В письме больше ничего не было.

— Всё! — пожал он плечами и недоуменно посмотрел на комбата. Но комбат молчал и думал, видимо, совсем о другом.

— Эх, — с досадой сказал черноволосый стрелок-охотник, — сидит на границе, а описывает про кооператив и про мыло!

— Ну кто не помнит Гордеева — известный герой…

— Одно слово — хлебопек! — сказал Дроздюк, как бы подводя итог, безнадежно махнул рукой и, небрежно скомкав письмо, бросил его в угол.

Командиру N-ской дивизии

комдиву Кондратову.

Командир 1-го батальона N-ского полка

капитан Соколин.

Доклад

С разрешения командира полка прошу Вашего ходатайства перед народным комиссаром обороны о назначении меня в одну из частей ОКДВА.

В прошлом году я ходатайствовал о допущении меня к экзаменам в Военную академию. Не оставляя мысли об академии, я пришел к выводу, что поступление в академию мне следует отложить. Я молод, никогда не был в боевой обстановке, не нюхал пороху.

Я считаю, что до прохождения теоретического курса мне необходимо пройти практический курс на защите границ нашей великой родины. Я заверяю народного комиссара, что с честью выполню на границе свой долг командира Рабоче-Крестьянской Краской армии.

Убедительно прошу Вас, товарищ комдив, поддержать мое ходатайство.

Капитан Соколин.

Степа Пеньков по своей личной инициативе отправлял посылку на Дальний Восток, на самую границу, Мите Дубову. Все-таки Митя перегнал его. Правда, он, Степа, участвовал в сражении и даже способствовал своими героическими действиями победе «красных». Об этом сказал его отцу сам командир дивизии Кондратов. Правда, авторитет его и в школе и в отряде неизмеримо возрос, и даже Митя Дубов, который задавался, что у его отца ромб, безоговорочно склонился перед авторитетом боевых заслуг Степы. Но теперь Митя уехал к границе. Там настоящие враги. И, может быть, Митьке удастся даже задержать шпиона. Такие случаи были, Степа читал об этом в «Пионерской правде», и брат-лейтенант рассказывал об этом. Да, Митьке подвезло, несомненно.

А признаться, он здорово скучал без приятеля. Вот ведь: цапались что ни день и жестоко подчас задирали друг друга, а оказывается, большими приятелями были, и скучно без него, без Митьки.

В собственной копилочке хранил Степа свои сбережения. Капитал его исчислялся в сумме сорока одного рубля с копейками. Мелкокалиберная винтовка стоила сорок семь рублей. Стела надеялся вскоре скопить нужную сумму. Да, кроме того, приближался день рождения, а в этот день копилка обычно солидно наполнялась.

И вот асе бюджетные планы приходилось пересматривать. Товарищ его и помощник по железному имени Чапаева пионерскому отряду был отправлен на боевой пост. Необходимо было поддержать его.

Степа вскрыл копилку, вынул сорок рублей, потом подумал еще, решительно сдвинул брови, вынул последний рубль и твердым военным шагом направился в магазин.

Все покупаемые вещи он кропотливо осматривал: нет ли какого изъяна или брака — не шутка ехать тысячи километров! Сначала он долго, хозяйственно намечал планы своих закупок и высчитывал на бумажке финансовые возможности.

Он купил толстые шерстяные носки (диверсантов обыкновенно ловят в болотах), коробку галет и две плитки шоколада (лучшая пища в походах), потом подумал и на последние деньги приобрел маленькую желтую кобуру для револьвера (Митька — знал он — давно мечтал о такой кобуре). Кобура была до того заманчива, желтая блестящая кожа ее так вкусно хрустела, что Степе на момент, на одно мгновение, захотелось оставить ее у себя. Но он тут же подавил это недостойное бойца чувство. Он расплатился и тем же военным шагом отправился на почту.

На почте достал небольшую коробку, аккуратно уложил в нее кобуру, две плитки шоколада «Дирижабль», печенье и шерстяные носки, забил коробку и обвязал ее шпагатом.

Он хотел написать еще маленькую записочку, вроде того: «Как живешь там, Митя, и видел ли уже японцев? А мы на тебя надеемся. А я, знаешь, скучаю без тебя…» Но, хотя сердце его почему-то сильно билось, когда он запаковывал посылку, никакой записки он не написал. Бойцам железного имени Чапаева пионерского отряда чужда была излишняя чувствительность.

Он послюнявил большой химический карандаш, которым отец отмечал результаты плавок, и написал большими полупечатными буквами: «Дальний Восток. Приамурский район. Почтовый ящек № 2830. Комисару П. Ф. Дубову. Для Дмитрия». Особенно четко выписал он номер почтового ящика. В этом номере была особая загадочность. Военная тайна. Потом он сделал жирную черту внизу и написал: «От Степана Никитича Пенькова».

Во всей надписи он сделал только две грамматические ошибки. «Комиссару» он написал через одно «с», а «ящик» через «е». Бойцы боевого имени Чапаева отряда были отличниками, но сегодня Степа немного волновался.

Он протянул ящик с посылкой в окошко в сурово сказал девушке, высунувшейся, чтобы взглянуть на юного отправителя (она показалась ему чересчур легкомысленной):

— Только не маринуйте (он слыхал это слово, произносимое применительно к почте в разговорах родителей): посылка очень важная…

У него не хватило пяти копеек для оплаты посылки. Он стоял растерянный и обескураженный у окошка. «Легкомысленная» девушка, взглянув на расстроенное лицо бойца железного имени Чапаева отряда, доплатила пять копеек за него. И он, повеселевший, ушел с почты и, оставив чеканный военный шаг, вприпрыжку поскакал по улице, напевая веселую и совсем не походную песенку про какую-то «лестницу-чудесницу».

Посылка Степана Никитича Пенькова пошла на Дальний Восток.

Параграф пятнадцатый приказа о перемещениях и назначениях лиц командного и начальствующего состава РККА гласил:

«Назначить, с освобождением от занимаемой должности, капитана Соколина Александра Андреевича, командира батальона N-ского полка N-ской дивизии, командиром батальона в N-ский полк ОКДВА».

Это была часть, где комиссарил Павел Дубов.

В том же приказе, несколько ниже, был еще один параграф:

«Назначить, с освобождением от занимаемой должности, полковника Седых Валерьяна Георгиевича, командира N-ского полка, командиром N-ского полка ОКДВА».

Со своими бойцами Соколин простился очень тепло. Дроздюк подарил ему свою карточку с трогательной и наивной надписью.

К поезду провожали его Кондратов с женой. Клавдия Филипповна приготовила ему на дорогу пирожков, булочек, всякой домашней сведи. «Как мать…» думал Соколин ласково и благодарно. Они перебрасывались С Клавдией Филипповной шутками, теми малозначащими словами, которые говорятся обычно при расставании; комдив угрюмо молчал. «Вот и усажает Сашка!»

Уже после второго звонка он порывисто обнял Соколина, посмотрел ему пряно в глаза и сказал:

— Ну, езжай… — Точно подводил итог какому-то большому и важному разговору.

И они ушли со станции, комдив и Клавдия Филипповна, торжественные, молчаливые и грустные.

Через два дня, когда Соколин проехал уже Уральские горы, отбыл к месту своего назначения полковник Седых.

Глава четвертая

Не спалось. Дубов накинул плащ и вышел в лес. Ночная тьма сразу поглотила его. Он спустился к реке и сел из днище перевернутой лодки.

На Амуре штормило. Волны набегали на берег, обдавали Дубова холодными брызгали. Ночь была облачная; ни луны, ни звезд.

«В такую вот ночь, — думал Дубов, — может начаться новая война. Кто знает: может, и сейчас где-нибудь по течению этой великой реки маленькие желтые люди, обманываемые своими офицерами и генералами, переплывают на наш берег, высаживают десант. Кто знает: может быть, там, далеко во тьме, уже гремят первые выстрелы войны и закипает вода в кожухе перегревшегося пулемета…»