Кондратов с любопытством смотрит по сторонам. Красноармейцы, проходящие мимо, подтягиваются. Некоторые приветствуют его.

Галя водит его по всем закоулкам парка. Они уже выиграли в тире коробку конфет (давно так не боялся комдив промахнуться!). Они созерцали свои уродливые изображения в комнате смехе, смотрели какую-то историческую панораму.

Вдруг гигантские качели вырастают перед ними. Качели — это любимая Галина детская забава. Она нерешительно смотрит на Кондратова. Может, это неудобно… комдив, и вдруг — качели. Но ей очень хочется покачаться. И ни в каком уставе не запрещено комдиву качаться на качелях.

Он, посмеиваясь, влезает и лодку. И они сначала медленно раскачиваются, а потом стремительно взлетают вверх, точно выходят из бреющего полета. Захватывает дух. Свистит ветер. Соседние лодки давно отстали от них.

А они взлетают и взлетают.

…А ну, держись, товарищ, летчик, держись!.. Азартное чувство овладевает им. Лодка со скрежетом вздымается вверх. Вот-вот она вырвется из креплений. Вот-вот перевернется в воздухе. Мальчишки толпой собрались под качелями и восхищенно следят за их лодкой. Администратор тревожно и укоризненно качает головой. Два ромба… Кто бы мог подумать…

Парк стремительно проносится под ними. Все огни сливаются в сплошное разноцветное море.

Он улыбается ей. Он что-то кричит… Может быть, это важное, самое важное. Это обязательно надо услышать. Но ветер перехватывает на пути его слова, уносит далеко в ночь, и нет никакой возможности поймать их и задержать их стремительный полет.

Глава вторая

— Сми-ирно!.. Товарищ капитан, за дежурного дневальный по третьей роте красноармеец Гордеев.

Красноармейцев в помещения роты почти нет. Они на химических занятиях. Только повредивший ногу Аврущенко пишет в углу письмо да мирно спит сменившийся дневальный.

Гордеев мог только представиться капитану, не отдавая никаких команд. Но так оно выходит торжественнее. И потом Гордеев хочет как-то выразить свое особое уважение командиру батальона.

Все в батальоне знают, что Гордеев — подшефный напитана. Почему капитан Соколин из всего батальона отметил наименее дисциплинированного бойца, неизвестно никому. Командир роты старший лейтенант Меньшиков считает это даже несколько предосудительным.

С первого же дня прихода в роту Гордеев «отличился». Он отказался вечером сложить одежду по-уставному и нагрубил отделкому Дроздюку. Да и к лейтенанту он не испытывает должного уважения. Не будь капитала Соколина, пришлось бы уже Гордееву отведать губы [1] . Но странное дело: после первого же разговора с Гордеевым командир батальона почувствовал к нему необъяснимую симпатию. Он часто вызывает его к себе, да и у Меньшикова, что ни день, справляется о его успехах.

Красноармеец Гордеев — из беспризорных. В колонии, где он жил последние два года до армии, Гордеев работал хлебопеком.

Говорят, что в ранней юности своей беспризорничал и Соколин. Но об этом точно никто не знает.

Командир батальона крепко пожимает руку дежурному. Гордеев смотрит на него немного виновато. Соколин сразу замечает это. Опять, видно, набедокурил.

Капитан вспоминает, как однажды в выходной день он пришел в третью роту. В роте, как и сейчас, никого не было. Часть красноармейцев была отпущена в город. Другие слушали концерт в полковой клубе.

У стола примостился Гордеев. Перед ним на столе лежала разобранная винтовка. Гимнастерка его была залита маслом и щелочью. Он задумчиво перетирал масленой тряпкой затвор и напевал вполголоса:

Капитан Соколин остановился на пороге.

Капитан Соколин остановился на пороге…

Гордеев, думая, что он один, пел все громче и громче:

Комбат подошел совсем близко. Сколько раз он сам пел эту песню в степях, над рекою, над Доном!

Красноармеец испуганно вскочил. Затвор рассыпался. Гордеев изумленно посмотрел на капитана: ему не верилось, что это командир батальона поет далекую, малоизвестную песню донских беспризорников.

…Из канцелярии доносится голос старшего лейтенанта Меньшикова. Капитан проходит туда. Сегодня на душе у него неспокойно. Он даже не может понять причины. Перелет совеем пустяковый. Сколько раз Галя улетала в более сложные экспедиции…

— Товарищ капитан, разрешите доложить, — говорит Меньшиков — красноармеец Гордеев просит разрешения отбыть в десятидневный отпуск. Цель сообщить отказывается. Отпуск я запретил.

— Правильно, — говорит комбат. — Зачем докладываете?

— Товарищ капитан, у красноармейца Гордеева наблюдается неподчинение приказаниям. Я вынужден применить дисциплинарное взыскание.

Ничего не ответив лейтенанту, комбат идет к пирамиде.

— Товарищ Гордеев, — говорит он дневальному, — осмотрим оружие…

Он молча вынимает затворы и глядит каналы стволов на свет. Гордеев так же молча записывает его замечания. Оружие меньшиковской роты не нравится комбату. Пыль, чересчур густая смазка, а кое-где сыпь ржавчины.

Капитан Соколин хмурится.

Только одна винтовка безукоризненна. Канал ствола блестит. Ни пылинки в нарезах. Винтовку чистили с любовью.

— Чья? — спрашивает он Гордеева.

Гордеев смущается. И Соколин понимает, что это его винтовка.

— Зачем вы просите отпуск? — спрашивает комбат.

Гордеев мнется. Улыбка гаснет на его широком лице.

— Нужно, товарищ капитан.

— Зачем?

— Не могу сказать.

— Вы забываете, что вы в армии, товарищ Гордеев.

— Не пустите?

— Товарищ, Гордеев, вы забываете, как нужно говорить с капитаном.

— Товарищ капитан!..

— Отставить разговоры!

Гордеев зло смотрит на капитана.

Комбат уходит в канцелярию. (…Кажется, ветер усиливается. Хорошо, если они уже долетели).

У Меньшикова вид победителя. Убедился, мол. Ничего с этим Гордеевым нельзя сделать.

Соколин смотрит я окно. Осенний ветер срывает оранжевые листья с деревьев и устилает ими поле перед бараком.

— Товарищ командир роты, — резко поворачивается Соколин от окна, — оружие у вас в беспорядке. Мало следите. Указываю вам.

«Подлинная тайна великих полководцев заключается, в соединении смелости с осторожностью. Мы находили его у Александра, когда он, прежде чем приступить к походу в глубь Персии, обеспечивал сперва свой тыл завоеванием Тира и Египта и значительно усиливал свою армию. Мы обнаруживали его у Цезаря, который сначала разбил армию без полководца, а затем уже обратился против полководца без армии. Мы обнаружили его у Наполеона…»

Соколин отодвинул книгу и задумался. Работы немецкого военного историка Ганса Дельбрюка привлекали его своей лаконичностью, ясностью и конкретностью.

Готовясь к поступлению в Военную академию, Соколин долгими вечерами и ночами поглощал страницы истории военного искусства. Они увлекали его. Было интересно сейчас, через столетие, изучать карту Аустерлицкого сражения и, словно разыгрывая напечатанную в газете шахматную партию, следить за ходами Бонапарта.

Иногда, изучив обстановку, он закрывал книгу и пытался сам решить задачу. Он двигал вперед корпуса и армии и радовался, когда тот или иной ход его совпадал с ходом Наполеона.